В красноярских лагерях - Михаил Гулько

Когда конвой за вахтой

Ожидает нас,

И мы выходим в марево рассвета,

И тот амурский гармонист

Играет вальс,

Вся жизнь пройдет за эти три куплета.

И вся воля и не воля

Пробегут во весь опор:

Черный ворон, белый лебедь,

Черно-белый приговор!

Все сгорело, как солома,

Пронеслось на всех парах,

От детдома — до дурдома

В красноярских лагерях.

Овчарки лают так,

Что ежиться барак,

Лютует вохра и самоохрана,

А я не злой ни на людей,

Ни на собак,

Но в пять подъем, начальник,

Это рано!

Мороз под сорок,

И скрипит на мне кирза,

Опять сегодня нормы не одюжим!

Собаки злобно смотрят

Прямо мне в глаза,

Они меня бы схавали на ужин!

Потом начальничек,

Он вызовет зэка,

С портрета глянет

Феликс легендарный,

И спросят оба эти два большевика —

За что я им такой неблагодарный?

От детдома — до дурдома

В красноярских лагерях.

Cuando el convoy está de guardia

Esperándonos

Y salimos a la neblina del alba,

Y ese armonista de Amur

el vals esta sonando

Toda la vida pasará por estos tres versos.

Y toda voluntad y no voluntad

Correrán a toda velocidad:

Cuervo negro, cisne blanco,

¡Juicio en blanco y negro!

Todo quemó como paja

Pasado a todo vapor,

De orfanato a manicomio

En los campos de Krasnoyarsk.

Los perros pastores ladran así

Qué encogerse barraca,

Vohra y la autoprotección son feroces,

Y no estoy enojado con la gente,

no para perros

Pero levántate a las cinco, jefe,

¡Es temprano!

heladas menores de cuarenta,

Y la kirza me cruje,

De nuevo, ¡hoy las normas no son las mismas!

Los perros parecen enojados

Justo en mis ojos

¡Me habrían llevado a cenar!

Entonces el jefe

llamará al reo,

Miradas desde el retrato

Félix el legendario

Y estos dos bolcheviques preguntarán:

¿Por qué soy tan desagradecido con ellos?

De orfanato a manicomio

En los campos de Krasnoyarsk.